Психосоматическое прочтение произведения Гоголя «Шинель»

Автор: Людмила Короткова

Когда я обратилась к этому произведению, мне показалась интересным судьба главного героя «Шинели» — Башмачкина Акакия Акакиевича. Как мы помним, это был тихий, невыразительный, бедный, одинокий чиновник, который пошил себе шинель. И так случилось, что эту шинель у него украли. Полный смятения чувств, а говоря современным языком, будучи в стрессовом состоянии, он подвергся грубому обращению со стороны могущественного лица, к которому обращался за помощью, и все это так на него подействовало, что он заболел и умер, почти в одночасье.
Известный со школьной скамьи сюжет, известный образ. И у меня возникла идея, что возможно (хотя это литературный образ, мы его не анализируем, но тем не менее) образ этого персонажа может иллюстрировать оператуарного пациента, человека с хрупкой психикой. Нарциссический удар — (потеря шинели — это нарциссическая потеря для Акакия Акакиевича) и плюс грубое давление, привело к прогрессивной дезорганизации, в результате чего произошла трагедия.

И вроде бы под образ оператуарного подходило и то, что Акакий Акакиевич говорил междометиями. И то, что он был очень послушный, не конфликтный человек.
По каким-то мазкам, оставшимся со школьной скамьи, со старых экранизаций Гоголя, у меня в голове этот образ связался с образом «оператуарной личности».
Но, когда я еще раз прочитала произведение Николай Васильевича, то под вопросом оказалась именно оператуарность персонажа.
Да, можно сказать, что у Акакия Акакиевича была очень хрупкая, неразвитая психика.
Как описывает Н. В. Гоголь его рождение? Человек родился, но имени ему не нашлось. Те имена, что находили в церковном словаре, не подходили, были слишком замысловатые, и тогда решили — называться ему, как отец. Т. е. имя «Акакий» возникло из того, что родился человек, но имени для него нет, т. е. к его рождению как бы не были готовы, ведь имена обычно выбираются заранее, а здесь вот именно по принципу — не можем выбрать, самим придумать страшно, а возможно и нельзя, не по церковному словарю. С позиций современного человека об этом трудно судить, но тем не мене, имя было выбрано так: раз ничего не подходит, то возьмем то, что было у отца.
Момент рождения в повести описан потрясающе. Идет такой фактологический материал — перечисляются имена и фамилии присутствующих при родах кума и кумы, и не названа мать, женщина, которая рожала. У нее нет имени. Более того в этом кусочке текста, описывающем роды, про нее читаешь — «матушка», потом «родильница», буквально в следующем предложении — «покойница» и через два-три предложения — «старуха». Я долго размышляла. Кто такая — старуха — неужели матушка и родильница так быстро перешла в старуху, может это какая-то другая старуха, я даже несколько раз перечитала. Нет, это относится именно к матери Акакия Акакиевича. И это странно, наводит на размышления. Что его родила «старуха», родила «покойница». Потом больше про мать ничего нигде. Знаем только, что мать была, по всей видимости, робкого нрава, раз она не смогла даже имя придумать, отстоять, позволить себе придумать имя сыну. Про отца мы знаем только то, что он был. В повести так и сказано — отец был, и отец был из тех, кто ходил в сапогах, хотя имел фамилию Башмачкин. Судя по тому, что про отца во время рождения было сказано — как был отец, вероятно или он умер, пока жена была беременной или… трудно предположить, что с ним случилось.
Когда читаешь про Акакия Акакиевича, то в самом этом персонаже поражает его детскость, такая инфантильность, застывание в каком-то моменте. О нем Гоголь пишет, что он как родился и как будто бы сразу стал лысеющим чиновником, как будто у него не было времени для детства, отрочества, времени для взросления. Т. е. это вроде бы такой литературный оборот, но ведь действительно, читаешь про него, то возникает образ ребенка — ребенка такого не злого, и даже не обидчивого, т. е. скорее всего детство у него было спокойным и более того, он склонен к фантазированию. Здесь я впервые задумалась о том, можно ли вообще в случае Акакия Акакиевича говорить об оператуарности, ведь как он фантазировал в своей работе! Работа у него была, говоря современным языком — тупая — он переписывал тексты, но он из этого сделал игру. Он в этом жил. У него буквы были как люди, он с ними разговаривал, он в них что-то видел, и ему это настолько нравилось, что он приходил домой и даже дома переписывал. Это уж точно не про оператуарность. Когда человек занимается чем-то с удовольствием, с фантазией. Мы не можем говорить про оператуарность.
Но вот о том, что он как бы не доразвился, не повзрослел. Он жил один. У него не то, чтобы никого не было. Вернее, он жил не один, он жил с старухой. Старуха его родила, старуха дала ему имя, и со старухой потом он жил. Он как будто остановился в своем детстве, в этих детских фантазиях, у него не было никаких отношений, амбиций, особых желаний. Это как мальчик, который играет в песочек и ему хорошо. Можно предположить, что фиксация произошла в раннем возрасте в связи с каким-то страшным событием, которое он не смог принять и пережить, например, со смертью кого-то близкого, может быть, матери. И эта его детскость — это как защита, как способ спрятаться от реальности. И это, трагический образ.
Возникает в его жизни ситуация, когда у него изнашивается шинель, ему становится холодно, в очередной раз он приходит к портному, который говорит — ремонту не подлежит. Что такое шинель? Если перейдем на психоаналитическую трактовку, то шинель — это одежда, «кожа», изношенная. Инфантильный образ мальчика-ребенка, который говорит — не обижайте меня. И обидеть его, действительно бывает невозможно, совестно — и это все внутри, а на поверхности — описание шинели у Гоголя — кожа. Если обратимся к психоаналитическим интерпретациям. То кожа — психическая поверхность Я, которая не подлежит ремонту. Т. е. надо что-то менять. Чтобы выжить, чтобы не замерзнуть, чтобы продолжить дальнейшее существование необходимо сменить «кожу», необходимо сшить новую шинель. Этот пошив новой шинели превращается в фантазию, мечту, которая захватывает Акакия Акакиевича целиком. И вот он уже живет своей шинелью, своей мечтой о ней. Урезает себя во всем, экономит на на еде, на свечах, сидит в темноте, он не ходит, а старается легко касаться земли, чтобы дольше носить обувь. Благодаря таким усилиям ему удается осуществить свою мечту.
Он покупает шинель. Шинель — это такой нарциссический объект, который полностью меняет жизнь Акакия Акакиевича. Происходит это все вдруг. Вообще нарциссическое инвестирование человека может радикально изменить взгляды, привычки, желание, настроение человека. Мы видим, он уже не просто незаметный, серый, тихий, сидящий где-то скромно в уголке чиновник. Он уже позволяет себе быть в центре внимания, он позволяет себе даже пойти на вечер, организованный и в честь покупки его шинели тоже. Он теряет самообладание, контроль, он теряет голову, он даже позволяет себе заглядеться на картину с изображением ножки красивой женщины. Влечения в нем как будто оживают. Он позволяет себе выпить шампанское теряет чувство страха, безопасности. Даже побежал за какй-то дамой. В нем просыпаются желания. Он, может быть впервые ощущает себя человеком с желаниями.
Я задумалась над тем, что могла в его жизни случиться, что он застыл в своем развитии и остался на долгие годы инфантильным ребенком. Фантазировать можно бесконечно. Возможно, рано умерла мать, как раз в возрасте, когда он любил играть, но при этом нет озлобленного, израненного ребенка, т. е. хотя с другой стороны этот его уход в свой мир — мир букв — это защита от всего. Может быть много фантазий на тему, почему он оказался таким.
Но вот этот момент, когда произошло мощное нарциссическое инвестирование, когда он приобрел такой значимый, такой значимый, яркий, и не только для него, но и для общества в целом — показатель его ценности как личности. Т. е. это личность, которая позволила себе купить шинель, которая была и внешне ценной и внутренне. Шинель и как объект, который обогревает, радует, делает счастливым. Если уж он разговаривал с буквами, которые были для него — живыми, то можно представить, насколько живым ярким объектом стала для него шинель.
И далее… Это уже другой человек. Хватило нескольких часов счастья, удовольствия, полноты жизни, чтобы он изменился. Он изменился, начал бороться за свою шинель. Фактически это была для него борьба совершенно не характерна. Это видимо не было характерно ни для его матушки, ни для него на протяжении всей его жизни. Он никогда не сказал никому слова. И тут он идет к самому главному и злостному чиновнику и пытается с ним спорить, бороться за свою шинель
Это меня потрясет. Здесь столько много образов. Образ спящей царицы, образ спящего Ильи Муромца 30 лет и три года, образ чего-то спящего не повзрослевшего, не наполненного силой, и вдруг все наполняется, и человек начинает чувствовать в себе человеческое достоинство, какие-то качества. Но не можем ли мы предположить, что что-то в его жизни такое уже было?
И в моей голове не укладывается образ человека, т. е. это скорее, как некий символ. Он не угнетен, он не подавлен, он не сломлен, он застыл. Но это и есть подавленность, когда не развился, но с возможностью играть и фантазировать, то это для меня странно и не совсем понятно. Если у кого-то возникнут предположения, то я с удовольствием почитаю. Поделитесь. Как такое возможно? Остановка в развитии говорит о том, что что-то произошло, сработала защита, но при этом он чувствовал, он чувствовал людей… хотя он не испытывал боли.
Замирание в развитии происходит по какой причине? Какая-то легкость, какое-то фантазирование, он играет, но мы не видим взрослого человек с отношениями. Я задаю себе вопрос — вроде бы лёгкость и играет, но он играет только в буквы, для него фантазии — один из способов защиты — мир, который он создал в своей психике, это мир, созданный в каком-то возрасте и остановившийся в развитии. Можно предположить, что у него не было репрессий, его не избивали, не насиловали, но была такая травма, чтобы избавиться от которой он ушел в свой фантастический мио и позволял себе очень маленькие очень незначительные взаимодействия с этим миром, минимальны для того, чтобы выжить не более. Нет отношений, нет друзей. Я могу себе позволить пофантазировать себе, что могло произойти
Это как хрустальный сосуд. Пока он находился в плотном мешке из детского фантастического мира, игра в буковки, игра в работу, то этот сосуд сохранялся, но стоило ему соприкоснуться с реальностью, он вдруг надел на себя одежду, что называется — не по плечу, он до нее еще не дорос. Но он ее надел и здесь этот хрустальный сосуд — разбился, потому что реальность, от которой он был закрыт, его защиты состояли в том, чтобы закрыться от реальности. Нарциссический удар, который настиг его из-за того, что он потерял шинель, это же следствие, а не причина того, что он погиб. Да, если бы случились благоприятные условия, чудеса бывают, но именно его неразвитость, неспособность психически функционировать на уровне взрослого человека, эта защита, которая у него выработалась, она защищала его, пока он находился внутри ее, жизнь его продолжалась.